Михаил Боярский отмечает юбилей

Опять решили встретить юбилей на сцене?

Михаил Боярский: Я очень не люблю юбилеи, единственный юбилей, который меня потряс, Алисы Бруновны Фрейндлих — спектакль «Оскар и Розовая дама» к ее 70-летию. Это глубоко запало мне в душу, и я подумал, что неплохо бы и мне сделать что-то подобное, но у меня нет для этого ни таланта, ни сил. 26 декабря будет премьера «В этом милом старом доме», в которой я с удовольствием принимаю участие, — это не бенефис, где у меня заглавная роль, а спектакль театра, там занято 90 процентов молодежи и всего две возрастные роли — у меня и моей супруги. Режиссер — Олег Леваков, ученик Игоря Петровича Владимирова.

В прокат выходит новый мультфильм от питерской студии «Мельница» — «Иван Царевич и Серый Волк 4», где вы озвучили Кота. Вы уже 8 лет не расстаетесь со своим героем, «котом ученым — умным, но скромным».

Скоро «Ленфильм» представит новую комедию «Этаж» с Боярским, Ахеджаковой и Немоляевой
Михаил Боярский: Я рад, что меня приглашают на запись мультфильмов. Это очень симпатичная, озорная, хулиганская работа. Здесь мне пришлось еще и попеть за Кота, участвующего в конкурсе «Голос». Милый сценарий и персонажи. Я уже завсегдатай этой компании, и мне очень приятно, что мой Кот еще необходим там.

Скоро «Ленфильм» представит новую полнометражную картину, комедию «Этаж». Кого вы там сыграли?

Михаил Боярский: Неудавшийся музыкант, спившийся, практически бомж, его выгнала из дома супруга, жить ему негде. Он с дочкой решает продать комнату в коммуналке бизнесмену, который хочет купить всю квартиру. Мой герой знает всех соседей, он там жил. Замечательная компания собралась: Ахеджакова, Немоляева, Шнуров… Ностальгия по коммуналке сразу, как попадаешь в декорацию, так со мной и случилось. Очень приятная атмосфера, возвращение в те времена, когда мы пытались убежать из коммунальных квартир.

Михаил Боярский: А как же, конечно! Как и все послевоенные дети.

Светлана Дружинина снимает продолжение «Гардемаринов» — и вы снова участвуете!

Михаил Боярский: Светлана Сергеевна — энерджайзер, ровесница Алисы Бруновны. Я им завидую. Совершенно неутомимая женщина, хотя она на 14 лет старше меня. Снимает «Гардемаринов-4» и начала снимать «Гардемаринов-5», а в перспективе — 6, 7 и 8. И там у нас на съемках по-настоящему родственные отношения, потому что мы знакомы уже почти полвека — еще в 1979 году я снялся в ее фильме «Сватовство гусара», а в 1987 году был приглашен на роль шевалье де Брильи в картину «Гардемарины, вперед!».

У нас с Дружининой и оператором Анатолием Мукасеем достаточно большая биография содружества. И с ними просто, потому что я очень хорошо знаю Свету и Толю: он мне часто подсказывает то, что не подскажет Света, и наоборот. Она однолюбка, как правило, приглашает сниматься тех, с кем уже работала. Традиционный кинематографический режиссер-классик. Когда я снимаюсь у нее, у меня такое ощущение, что я работаю в прошлом веке: пока поставят свет, повторяешь текст, тебя оденут замечательные костюмеры, загримируют гримеры… А молодежи некогда, им даже не очень важно, как ты играешь, главное — быстро.

Я снимался в фильме «Самый лучший день» Жоры Крыжовникова. Ходил туда как на экскурсию — смотреть, как они работают. Это чудеса! 7-8 кадров. Массовка одета в мгновение ока. Там только два ветерана — Чурикова и я. Пацаны — Нагиев, другие, издевались над нами как только могли: «Ой, сейчас текст начнут учить!» А они импровизируют как хотят, у них совершенно другой способ работы, они свободны, раскованны. Пока мы текст осилим, отрепетируем, узнаем, а как камера… Потом опять к гримеру. Работаем по-черепашьи. Пока Чурикова дойдет до автобуса, пока меня достанут из кресла… Не успеваешь поработать — нужно успеть сняться. А они на следующий день поехали сниматься в другом фильме, у них реклама, телепередача… Они совсем другие. Я не успеваю за ними.

С годами ваш характер стал другим? То, что радовало лет 30 назад, сегодня раздражает?

Михаил Боярский: Радости всегда одни и те же, а раздражения прибавились. Я стал ворчливым, не принимаю современный мир. Оказался консерватором, хотя раньше мне казалось, что я самый передовой, волосатый, музыкальный, спортивный, не терпящий ничего прошлого, всегда устремленный в будущее, а теперь с ужасом думаю: зачем я это делаю?

Ностальгия по тому времени, когда все было по-человечески. Коммунальные квартиры, где все делились последним, по ночам вели разговоры на кухне. В складчину гуляли в Доме актера. Поезда, где люди ставили на стол все, что у них было. Не хватает человеческих отношений. Дети ходили в школу одни, свободно гуляли во дворе. На соседей рассчитывали — всегда примут, накормят. Читали книги (никаких гаджетов)…

Мне жалко того, что мы потеряли, и никак не смирюсь с тем, что происходит сегодня. По крайней мере, в театре. Мне это чуждо, я этого не умею, не рвусь в этот театр, понимаю прекрасно, что там не нужен, мне не о чем говорить с режиссером, предлагающим свою концепцию. Я не прогрессивен и не подвижен. Пытаюсь найти общий язык с теми, кто находится в моем возрасте или чуть старше, но они еще страшнее отзываются о том, о чем я сейчас говорю. Когда народный артист, живущий в Москве, рассказывает про спектакль, где Моцарт вышел в наушниках, — и он чуть не убежал из зала, я понимаю его.

А с другой стороны, как же сегодня без наушников? Без телефона? Сальери звонит: «Алё, Моцарт, привет. Как дела?» Понятно, но только — без меня. А гендерные проблемы? Когда вдруг у нас появилось несколько полов! Кто вышел на сцену, какого он пола? Черт-те что и сбоку бантик. Мне это не интересно. В кино без мата уже не разговаривают. А я не могу материться с экрана. Собираются тысячные залы — и идет мат-перемат, и все счастливы, ломятся. Для меня загадка: что вы хотите, уважаемые зрители? Я не буду работать в этом жанре.

Если новые технические средства могут вызвать у зрителей определенные чувства, то это, конечно, требует внимания, эксперимент оправдан. Но я до сих пор думаю, что самое главное в театре — артист. Если на сцену выходят Стржельчик, Ефремов, Фрейндлих, то именно они дарят нам то, что никакими взрывами, свечениями, раздеванием не заменишь. Чехов писал для человека, а не для бассейна на сцене или бани, где все парятся голыми в пене. Это эксперимент. Пускай молодежь этим занимается. А я категорически против всяких новшеств в театре, я за психологический театр, который вызывает чувства. Мне могут предложить Офелию, но я не смогу сыграть ее, у меня не получится.

Наверное, я не прав, постарел. Все идет вперед, и бессмысленно тормозить. Но с ними я — никуда.

Режиссерам трудно работать с вами?

Михаил Боярский: Думаю, что нет. Примерно знаю, что ответил бы Леваков. Режиссеров театра и кино, с которыми я работал, было немного — Владимиров, Юнгвальд-Хилькевич, Мельников, Бортко, мы привязывались и работали долго. Когда попадается режиссер на одну постановку, мы не успеваем понять друг друга. Я стараюсь выполнить задачи режиссеров и, если они этим довольны, всегда очень рад. Но теперь я стал жестче и, если мне что-то не нравится, предлагаю свое решение, считаю, что лучше сделать так, а слышу: нет, надо так либо никак, тогда я говорю: до свидания. Не нужно друг друга мучить.

Вашу жену, актрису Ларису Луппиан, часто можно увидеть в разных театрах на спектаклях, но без вас. Тяжелы на подъем?

Михаил Боярский: У Лары это еще связано с должностью — она худрук театра, надо быть в курсе, какие спектакли появляются в городе, какие режиссеры ставят. Она действительно много ходит по театрам, молодец. Иногда приходится и мне идти вместе с ней, но стараюсь избегать этого мучения.