Более 50 экранизаций, несчитанное число инсценировок, знаменитый балет и несколько опер: «Анна Каренина» — сюжет универсальный и потому бессмертный. Теперь коллекция пополнилась жанром, для такого сюжета и вовсе рискованным, — мюзиклом. Премьера вышла в театре «Московская оперетта» и стала важным звеном в деле создания отечественного Бродвея. Роман Толстого универсален еще и тем, что легко поддается трансформациям: это и любовная мелодрама, и портрет русского общества с его природной нетерпимостью, и драма обманутого мужа — в зависимости от ресурсов выбранного жанра. И при этом всегда будет угадываться глубина. Но какая глубина в мюзикле, где прежде всего звезды, костюмы, музыка, зрелище! Мюзикл может быть дидактичным, но не философским. Его фабула ясна и остра, как шампур, на который нанизаны музыкальные номера.
Оказалось, для этого роман тоже пригоден. Автор либретто Юлий Ким написал собственную «Анну» — в стихах. Это единственный способ уйти от буквы романа, сохранив его дух и даже полифонию: есть мотивы Левина, Кити, Стивы, есть толстовское почвенничество, есть холод петербургского «света» и пламень мятущейся души, а доминирует тема задавленной обществом, обреченной страсти. Суверенного права любить не по правилам. Тема начинается с первых моментов — со сцены на вокзале, похожем на ад шарниров, шестеренок, лязга, шипенья и грохота, где подобно дьяволу мечется Распорядитель, неустанно напоминая об едином ранжире — правилах движения по жизни. О молохе, способном перемолоть все живое.
И с этих первых моментов стало ясно, что подобного мы еще не видели «на театре». Огромная сцена — как живопись. Она трансформируется мгновенно, как в кино. Она красива, она полна реалистических картин: если поезд — то настоящий, весь из XIX века, с роскошью литерных вагонов, трогается с места и уносится вдаль, в Питер, где уже другой вокзал, набережные Мойки и хрустальные люстры дворцов. А вот хлопья снега падают на лед катка, и бесшумно скользят конькобежцы — перед нами «Россия, которую мы потеряли» с хрустом морозных сугробов, золотом пшеничных полей и удалыми пейзанами на пленере, лихо выводящими свое «Коси, коса!..» Строгая графика петербургских мостов — и кустодиевские краски сельских сцен (художник Вячеслав Окунев — едва ли не главный герой этого шоу). И свет (Глеб Фильштинский), мгновенно транспонирующий мотивы вселенского бала в образ общества, разграфленного решетками и отрегулированного до полного расчеловечивания, — общества-тюрьмы. Эта тотальная красота — как знак неизбежной гибели; в ней уже проступает роскошь осеннего тлена, и трехглазое чудище — паровоз — уже надвигается на зал, как когда-то всех напугавший люмьеров поезд. Гибелью начинается и завершается это на вид праздничное, а по сути зловещее шоу.
О мультимедийных технологиях спектакля и думать не хочется — они невидимы, но нельзя не оценить их совершенства. Они были успешно опробованы театром в оперетте «Орфей в аду»и мюзикле «Джейн Эйр» — но здесь их даже аттракционом не назовешь: это новый способ существования сцены, где стало возможным все. Они эффектны, но ни разу не придуманы для вящего эффекта — каждая живописная картина, стремительно меняясь, несет свои образы и смыслы. Эта высота задана опять же с самого старта, когда черный силуэт судьбы-паровоза вдруг прорастает лесом рук танцовщиков: мертвый механизм слеплен из живых тел и еще не раз сыграет в спектакле роль лейтмотива — гоголевского «наводящего ужас движенья». Поезда будут мчаться по мостам и долам, рассекая Русь как теплую, легко ранимую плоть. А можно прочитать образ иначе — их бег горделив, и они отлично вписываются в сельскую буколику с беременными бабами и розовощекими косарями. Но это гармония, каждый миг готовая разлететься вдребезги.
При чем здесь Толстой? Он сжат до размеров дайджеста, сюжет стал пунктиром, и у зрителя нет времени вслушаться и вчувствоваться. И я думаю, единственный драматургический просчет связан с началом: за две минуты промелькнет сцена, где Кити отказала Левину, и сразу, не дав нам опомниться, Левин выйдет в своем отчаянии на такое истерическое фортиссимо, что развивать напряжение уже, кажется, некуда. И все же Толстой незримо присутствует в спектакле — самом драматичном из всех мюзиклов, когда-либо рождавшихся на музыкальных сценах. Такой он создал сюжет и таких героев, которые соразмерны любому человеку, обществу и стране. Читают ли его, играют, танцуют или поют, — он остается волнующим и близким. И к нему здесь отнеслись очень серьезно.
В роли Карениной я видел Ольгу Беляеву, Вронским был Сергей Ли, Карениным — Александр Маракулин. Все они опытные актеры мюзикла, отлично чувствуют жанр и уверенно владеют вокалом. Увы, их таланты не всегда поддержаны музыкой Романа Игнатьева, где есть несколько ярких номеров (сцена с косарями и «народной песней», роскошный эпизод в театре, где высший свет слушает Аделину Патти — Оксану Лесничую), но в целом она носит усредненно «мюзикловый» характер со всеми штампами жанра и без попыток вырваться за их пределы. И в этом смысле стиль музыки к «Карениной» мало отличается от предыдущих работ этого автора — мюзиклов «Монте-Кристо» и «Граф Орлов». Говорить о «бродвейском уровне» спектакля — значит его принизить: по силе и яркости визуальных впечатлений новая постановка режиссера Алины Чевик, дирижера Константина Хватынца, продюсеров Владимира Тартаковского и Алексея Болонина мало имеет аналогов на мировой сцене. Теперь нашему Уэст-энду осталось найти своего Уэббера…
Оставить комментарий