90-летие французского композитора Пьера Булеза Парижская опера празднует программой одноактных балетов. Кристофер Уилдон поставил на парижскую труппу свой лучший балет «Полифония» (2001), Уэйн Макгрегор сочинил мировую премьеру «Alea Sands» на музыку Булеза, под финал же заготовили хит — «Весну священную» (1975) Пины Бауш. Рассказывает МАРИЯ СИДЕЛЬНИКОВА.
«Alea Sands» — третий балет британского авангардиста Уэйна Макгрегора для Парижской оперы. И начинается он на потолке в буквальном смысле. Шагаловский плафон пробивают разряды тока, он искрится, будто там замыкание, сварочные работы или чего хуже. Дамы рядом даже запаниковали, но их успокоил непоколебимый вид Хе-Сун Кан. Любимая скрипачка Пьера Булеза одиноко стояла в черной оркестровой яме в свете прожектора и ждала, когда же электричество уступит место музыке. Постепенно акцент сместился с потолка на сцену, светодиоды хаотично побежали по подвешенной в центре панели, затем в тишине все под тот же треск электрических разрядов появилась этуаль Мари-Аньес Жилло, и только потом мощный поток ее движений подхватила скрипка. Автор этой высокотехнологичной инсталляции — молодой британский художник, обладатель «Серебряного льва» Венецианской биеннале современного искусства (2011) Харун Мирза.
В качестве партитуры было выбрано позднее произведение Пьера Булеза «Антемы 2» (1997) для скрипки и электроники. Скрипка здесь не плачет, а щетинится, то и дело срываясь на короткие скороговорки и режущие фразы, и чем они резче, тем откровеннее, а технологии трансформируют ее звучание так, что уже и не отличить, где она, а где — компьютер. Звук мало того что принимает конкретную форму (каждой музыкальной фразе Мирза придумал графический эквивалент, который «рисуют» лампы), он становится объемным, происходит из разных точек и занимает пространство, создавая эффект физического присутствия.
Артистов на сцене практически не узнать. Британский дизайнер Гарет Пью, специалист по провокациям, одел их в одинаковые костюмы — похожие на комбинезоны для серфинга, только в пятнах, как у Фавна Бакста. «Alea Sands» — это программный Макгрегор с движением на каждую долю секунды, с мощными батманами, эффектными растяжками, прыжками, с холодными адажио и сильными мужскими дуэтами. Здесь все рассчитано и продумано — но не человеком, а какими-то инопланетными существами с безграничными возможностями тела и диковатой пластикой. Этого не хватило, например, Матье Ганьо — даже с готическим макияжем этуаль оставался прекрасным принцем. Слишком очевидной была и самая стремительная балерина нового поколения, фаворитка Бенжамена Мильпье Леонор Болак. Ее жизнерадостный темперамент казался здесь неуместным. А вот этуаль Лора Эке — интровертка, слегка зажатая в классике,— тут полностью на своем месте. Равно как и первый танцовщик Одрик Безар, на которого Макгрегор действует каким-то особенным образом: такой свободы и уверенности он не демонстрирует ни с одним другим хореографом. Вместе с этуалью Жереми Беленгаром — сильным ветераном труппы — это лучшие исполнители британского хореографа в Парижской опере.
«Полифония» поставлена в 2001 году для NYCB на музыку венгерского авангардиста Дьердя Лигети. Он был из того же поколения «новых композиторов», что и Булез. С этого балета официально началась хореографическая карьера Кристофера Уилдона — экс-солиста NYCB, который стал первым постоянным хореографом нью-йоркской труппы. Ничего лучше «Полифонии» он так и не создал. Структура проста: десять фортепианных отрывков из циклов Лигети разных лет (от аллегро и вальса до адажио) и столько же хореографических миниатюр (открывают и завершают балет массовые сцены, а между ними — дуэты, тройки, четверки). В единое хореографическое полотно Уилдон их сплетает изящно, без швов — не успеешь глазом моргнуть, как пуанты вслед за клавишами суетливо засеменили в па-де-буре, вывалившееся бедро игриво поставило точку — и началась новая музыкальная тема. Парижские артисты впервые танцуют хореографию Уилдона, но с прочтением проблем не возникает: почерк у него легкий и понятный — в быстрые классические связки он вбрасывает изящные неологизмы. Нога один раз выстрелит вытянутым подъемом, другой — «утюжком», или балерина после пируэта возьмет и сорвет ось, резко нырнув корпусом вниз. Все эти мелочи французы проговаривают с удовольствием. Напряженнее звучали поддержки, а к ним Уилдон неравнодушен. Чтобы лежа на спине на колене партнера в прямом шпагате удержаться во время движения, да еще и собрать ноги в позу эмбриона, а затем змеей сделать эффектную петлю у него под ногами, нужно иметь не балетную — акробатическую сноровку. Лора Эке и Одрик Безар составили красивую уверенную пару, но так увлеклись техническими трудностями, что друг на друга времени не нашли.
С Пиной Бауш Пьер Булез много работал, последний раз в 1998 году на фестивале в Экс-ан-Провансе: она поставила оперу Бартока «Замок герцога Синяя Борода», он был за дирижерским пультом. А Стравинский — один из любимых композиторов Булеза. Так в программе появилась «Весна священная». Немка подарила Парижской опере свой шедевр в 1997 году, но эффект Пины действует на труппу до сих пор — они танцуют с таким неистовством, словно немка со своей сигаретой подсматривает за ними из-за кулис. Избранницу танцевала Элеонора Аббаньято — это одна из лучших партий этуали. Впрочем, даже такой неглупой и одаренной драматическим талантом балерине сложно быть жертвой, когда на смерть тебя ведет безобидный добряк Карл Пакетт. После порции рафинированного минимализма Уилдона и новых балетных технологий Макгрегора гиперреализм Бауш с конвульсиями ритуальной пляски, обезумевшими лицами и голыми сосками, вымазанными землей, выглядит как кусок кровавого мяса, поданный на десерт: вкусно, конечно, но лучше в другой раз.
Оставить комментарий