Брат с сестрой Арбугаевы три месяца фиксировали на пустынном побережье Чукотского моря будни из жизни морского биолога Максима Чакилева. Борода, свитер, начитанный взгляд, будто из старого фильма о советских полярниках. Домик — дырявая лачуга. Курит, заваривает в железной кружке чай, ест сайру из консервной банки, бродит по берегу, бубня в диктофон: «Пока их не видно».
Погода портится, на море шторм, биолог закрывает ставнями единственное окно. Авторы картины — отстраненные наблюдатели. Тревога сгущается из ничего. Ощущение у зрителя: вот-вот появится что-то такое — невесть что.
Утром оно и появилось. Биолог продирает глаза — вокруг лачуги и до горизонта тысячи и тысячи моржей. Монументальные — бивни в половину человеческого роста. Не нарисованные, не компьютерные, а живые, груды мышц и нервов. Толкаются, пробивают «саблями» друг друга. Кровь и рёв — как трубы Апокалипсиса. Моржи пытливо заглядывают биологу в глаза, как старому знакомому. Заползают за порог — он гонит шваброй. Он вообще, как танк, спокоен. Они покорно отползают.
В первых кадрах мелькнул было на берегу буксир. Ковчег? Но старый, ржавый. А биолог — заполярный Ной? Но что он может? На лице его не дрогнул ни единый мускул. И биолог, запертый со всех сторон моржами, и сами моржи бессильны — этим бесконечным морем тел руководят неведомые силы, космос, может быть. По замыслу режиссеров, одинокий биолог тут — образ человечества. Может страдать и сострадать, а сделать ничего не может. Неясно, сколько времени прошло. Моржи ушли — биолог сосчитал на берегу шестьсот трупов. Моржонок, показавшийся ему погибшим, поднял голову и сиганул в волну. Биолог регистрирует, и все. Работу кончил, взял рюкзак, ушел куда-то вдаль. Снег заметает его след, побережье, каменеющие трупы.
Титры в финале скупо объяснят: «Моржи полагаются на морской лед для отдыха во время миграции и кормления. Но теплеющие моря вынуждают их проводить длительное время на суше, где они подвержены паникам и давкам». Можно сказать: фильм-катастрофа, фильм-метафора о мире, загоняемом инстинктами и прихотями — или каким-то роком — в тупик. Кто выживет — решает кто-то свыше.
Арбугаевы родом из якутского поселка Тикси. Максим был хоккеистом, но пошел во ВГИК, его студенческую работу об охотниках за бивнями мамонтов приметил престижный американский фестиваль «Санденс». Фильм «Выход» — третий у Максима, а для его Евгении — дебют. Как попали в номинанты «Оскара»? В каталоге их обозначают как российских режиссеров. Но среди продюсеров ленты есть британцы. Кроме того, Евгения снимала экоактивистку Грету Тунберг, и ее фотопортрет работы Арбугаевой прошел по многим западным журналам. То есть Арбугаевы оказались в тренде. Заметили бы их картину киноакадемики, если бы не эти обстоятельства, — у меня ответа нет. Но то, что режиссеры не обделены искрой божией — это точно.
Оставить комментарий