24 декабря на российские экраны выходит караоке-комедия «Самый лучший день» режиссера Жоры Крыжовникова, запомнившегося зрителям по дилогии «Горько!», ставшей одним из самых успешных отечественных релизов последних лет. Перед прокатом фильма режиссер рассказал о работе с Инной Чуриковой и Михаилом Боярским, влиянии Островского и «позиции официанта» в современной российской киноиндустрии.
— «Самый лучший день» снят в необычном для киноэкрана жанре караоке-комедии. Почему вы решили выбрать именно его?
— Для меня этот жанр не кажется неожиданным. «Самый лучший день» прежде всего музыкальная комедия. Мы никого не заставляем петь, мы просто приглашаем людей, если у них появится настроение, подпевать. Мы строим нашу музыкальную комедию на всеми узнаваемых хитах, в фильме появятся титры, как в караоке, и человек сможет подпевать. Мне кажется, это дает возможность зрительному залу объединиться. И если такое случится даже один раз на просторах нашей необъятной страны, значит мы свою задачу выполнили. Но открытость нашего фильма не подразумевает назойливого интерактива. Я лично не люблю это аниматорское «Давайте, все вместе!», «Самый лучший день» – это приглашение быть с нами вместе. И мне кажется, зритель в Новый год ждет чуда, он более открыт, расслаблен, и это идеальное время для того, чтобы стать участником чего-то большего, чем ты сам.
— Сейчас уже многие сравнивают ваш фильм с очень популярным в 1990-е годы телепроектом «Старые песни о главном». Вы думали о нем, когда работали над «Самым лучшим днем»?
— Безусловно. Всегда, когда что-то делаешь, опираешься на то, что было до тебя. «Старые песни о главном» я очень любил. Многие песни, прозвучавшие в первой части, которая опиралась на кино 1930-1940-х годов, я впервые услышал именно в «Старых песнях о главном», а уже потом смотрел фильмы, в которых они звучали. Так что для меня — человека, которому тогда было 17 лет, — это был культрегерский проект. Когда я представлял «Самый лучший день» на питчинге в Фонде кино, то сказал, что нам бы хотелось, чтобы это были «Старые песни о главном», только вынесенные из павильона, из искусственной, условной телевизионной среды в отравляющий кислородом воздух русской провинции средней полосы.
— Герои ваших фильмов как раз в большинстве своем провинциальные люди простых профессий. Вам кажется, что в них более ярко отражаются свойства русского характера?
— Я сам не думал, что буду рассказывать именно такие истории. В театральном институте я ставил Мольера, Шекспира, Чехова, Достоевского, очень любил и сейчас люблю барочную оперу. Но потом я столкнулся с пьесой Островского «Старый друг лучше новых двух», которую поставил в театре в 2009 году. Пьеса мне очень понравилась тем, что она была про сегодняшний день. И я перенес ее героев в наши дни, а пока репетировал постановку, вдруг понял, что это кино. Это произошло еще до «Горько!», до «Проклятия». Это вообще второй сценарий, который я написал. Я тогда только начал двигаться в сторону кино, подумал, что мне это интересно. От Островского остались герои: мама, папа, главный герой — такой Бальзаминов, Иван-дурак, Оля, которая у Островского портниха, а у нас работает на бензоколонке кассиром, и ее мама. Все эти характеры продолжают работать в наше время, и это удивительно. Меня еще греет тот факт, что осталось большое количество реплик Александра Николаевича. Мы вообще не изменились. Есть иллюзия, что мы другие, но всякие модные костюмы, гаджеты – это все дымовая завеса, сущностно мы такие же, как и были во времена исследователя национального характера Александра Николаевича Островского. Когда мы рассказываем о простых людях, мы, может быть, более прямым ходом идем к человеческому нутру. Простой персонаж из народа не умеет прятать чувств и даже не пытается этого делать. Он открыт, говорит что думает, у него меньше приспособлений для маскировки. И поэтому, да, действительно, мне с простыми людьми сейчас интереснее.
Не секрет, что, когда вышел первый фильм «Горько!», в Сети было много отзывов о том, что это комедия про быдло. Вы ожидали такой реакции или все-таки надеялись, что наш народ более добродушен и готов посмотреть на себя со стороны?
— Мне кажется, что тот, кто так говорил, он, скорее всего, к этой аудитории и относится, потому что человек воспитанный, интеллигентный про другого так говорить не будет. В зависимости от реакции зрителя мы можем о нем многое понять. Если зритель возмущенный, ошпаренный взвизгивает, то, возможно, что-то в нем болезненно отзывается на то, что он видит. Первую пьесу Островского «Свои люди – сочтемся» купечество пыталось запретить, было написано коллективное письмо, что Александр Николаевич позорит звание купечества. Сейчас это классика, а Островского всю жизнь сопровождали упреки в том, что можно же про красивых, «пушистых» писать. Люди без чувства юмора, малокультурные, дурно воспитанные торопятся обвинить других в своих собственных грехах. И моя любимая цитата Островского: «Пусть смотрит на себя и радуется, исправители найдутся и без нас».
— Большинство артистов, участвовавших в «Самом лучшем дне», работали с вами и в «Горько!», но в этой картине появились Инна Михайловна Чурикова и Михаил Сергеевич Боярский. Насколько они были готовы экспериментировать с комедийным жанром?
— Инна Михайловна, как она сама сказала, все время находится в ожидании чего-то интересного. Она прочитала сценарий, пригласила меня на встречу в «Ленком» и дальше задавала вопросы по тексту. Мы с ней много смеялись на этой первой встрече. У нее потрясающее чувство юмора, и то, что я говорил, ее тоже веселило. Ее зацепила компания – Дмитрий Нагиев и Михаил Сергеевич Боярский. А дальше был удивительный период, какого я давно не переживал ни с кем. Это застольные репетиции с Инной Михайловной: я приезжал к ней, и мы по всему тексту, по каждой реплике проходились. Она предлагала какие-то шутки, вписывала словечки. Это продолжалось и на съемочной площадке. Работа над ролью у Инны Михайловны шла каждую секунду до команды «Снято!», и только тут мы переставали искать. Это потрясающее трудолюбие – не работоспособность, а именно любовь к труду. Это так сейчас редко встречается и совсем не культивируется в актерской среде. Все хотят «попасть в проект», но никто не хочет работать. У нас, конечно, артисты другие, мы со всеми репетировали, они все задавали вопросы по тексту, по роли. Но в тех проектах, в которых я работал до этого, сплошь и рядом артисты хотят выйти, сказать и быстрее закончить. Вот это удивительное качество, может быть, русского человека, может быть, все люди на Земле так устроены: они очень скучают без работы, но как только ее получают, начинают страдать – скорей бы это закончилось. С нашими артистами было не так, и в этом смысле Инна Михайловна просто флагман, это человек, который себя не жалеет, здоровья не жалеет только ради того, чтобы сделать как надо, как ей хочется.
— А Боярский сразу согласился на участие в фильме?
— Михаил Сергеевич сомневался в том, что он подходит на роль. Он говорил, что нам нужны какие-то другие артисты. Мне не нужен был социальный герой, который работает на шиномонтаже, мне нужен человек, который с гармошкой и в горе, и в радости, для которого музыка – ответ на все, она помогает ему высказать неформулируемое. Таких героев, как персонаж Боярского, в народе еще называют: «Ну, артист!». Он играет на гармошке, поет частушки, но когда ему становится плохо, когда сын вызывает у него противоречивые чувства, он берется за музыкальный инструмент и поет своей жене песню, потому что так он может пропеть то, что чувствует. Поэтому, кстати, жанр караоке-комедии и был выбран. История про российскую провинцию, в которой герой в радости и в горе начинает петь, соответствует нашему национальному и даже общечеловеческому характеру, ведь сильнее музыки ничего нет.
— Одна из самых ярких сцен фильма – как раз выступление Михаила Сергеевича под поп-хит «Мама Люба».
— Это его номер по большому счету. Это пространство, в котором мы узнаем, какой у Дмитрия Владимировича отец, потому что мне было важно объяснить персонажа Нагиева через его родителей. Если родители Чурикова с Боярским, то ребенок может быть эмоциональным, как Инна Михайловна, и безумцем, как отец. Поэтому номер «Мама Люба» посвящен Боярскому и тому, что он сына научил не только петь, но и безумствовать.
— Расскажите про номер I Will Survive в исполнении Юлии Александровой. Он был несколько недель назад выложен в интернет и собрал очень много просмотров, в том числе и потому, что был заявлен как номер без монтажных склеек.
— У нас на фильме было очень много репетиционных дней, что сейчас в кино большая редкость. I Will Survive мы репетировали в общей сложности три дня. Все получилось потому, что мы просто не побоялись потратить на это время и сделать все одним кадром. Юля сама ездила на всех этих машинах, научилась забираться, слезать, запрыгивать, чтобы все успеть по музыке. Количество вложенного труда возвращается тем, что видео стало вирусным, потому что так не делают у нас в стране. Почему так не делают? Потому что торопятся сверх меры. Мы тоже торопились, нам тоже важно было снять фильм за отведенное время, но мы репетировали и не побоялись потратить время на то, чтобы сделать все как надо. Миллионы просмотров ролика – тому подтверждение.
— Ваш фильм «Горько!» тоже стал одним из самых успешных проектов отечественной киноиндустрии. Вас можно назвать главным современным комедиографом?
— Слава богу, у меня хорошее образование Российской академии театрального искусства, и у меня любовь к изучению того, что было до меня. Я смотрю на произведения мастеров советской комедии и стараюсь учиться, стараюсь изо всех сил использовать то, что они открыли в своей работе, пытаюсь понять, на чем строились их открытия, и использовать это не напрямую, а именно через осмысление опыта. Вот на это я и пытаюсь ориентироваться. А индустрией-то мы даже называться не можем, потому что у нас в лучшем случае выходит в год 2-3 фильма, интересных людям. Мы станем индустрией, когда у нас будет хотя бы 10 фильмов, на которые люди будут ходить, и которые, конечно, будут окупаться. Вопрос финансовой окупаемости важен, потому что это свидетельство соразмерности затрат. Несоразмерность затрат – это когда люди тратят огромные деньги просто для удовлетворения своих амбиций.
— Это государство разбаловало кинематографистов своим финансированием?
— Я считаю, да. Та политика, которая проводится сейчас, более адекватна. Когда есть безвозвратные деньги поддержки и возвратные. В отличие от телевидения, где успех измеряется зрительским интересом, у нас в кино зачастую успехи – это «мы сделали крутую графику» или «никто еще не снимал в десяти странах подряд», или «у нас было очень много использовано динамита». Кроме того, изначально – это в комедиях точно есть – у нас отношение к зрительскому кинематографу в попытке угодить: мы сейчас вам дадим то, что вы так любите. Вы же любите «доброе кино»? Вот вам еще и еще, вот вам очень много «доброго кино»! А задача кино – искать новизну, свежесть, искать то, чем мы способны удивить зрителя. Позиция официанта, который с полотенчиком через руку стоит и ждет, когда ему что-то закажут, неправильная. Есть в этой попытке и обратная сторона. Когда человек просто пытается угодить, он на самом деле недолюбливает зрителя, потому что в так называемом «добром кино» специально сглаживаются все углы – из боязни потревожить. Мы попали в удивительную ситуацию, когда российское кино воспроизводит именно негативный советский опыт и показывает конфликт не плохого с хорошим, не ужасающего с великолепным, а хорошего с прекрасным. Такая однобокая, прилизанная ситуация. Хотя есть тропинки Данелии с Рязановым – очень точных бытописателей. В том же «Служебном романе» есть персонаж Басилашвили – отвратительный человек, который ради карьеры готов пожертвовать всем, никто из него хорошего героя не делает. А у нас сейчас на его месте был бы какой-то запутавшийся человек.
— А кто из ваших коллег готов и может удивлять аудиторию, в том числе и комедиями?
— Я очень ценю то, что делает Федор Бондарчук, потому что это всегда попытка сделать зрительское, популярное, но инновационное кино – с точки зрения картинки, монтажа, темы. Ну кто еще у нас в России так успешно снимает военные драмы? Как можно было представить с точки зрения сервильного кинематографа, что фильмы про войну будут интересны зрителям? Николай Лебедев, который сделал потрясающий спортивный байопик – тоже забытый жанр – «Легенда №17». Хотя это тоже было смело. Василия Сигарева я очень люблю как режиссера. «Волчок» – сильнейшее произведение российского кино. В силу воспитания Василию Сигареву все равно, что о нем подумают. И он это делает своей программой. Он экспериментирует и с киноязыком, и с фактурой комедии, и с драмой. Он непримиримый, такой режиссер-пионер, выбирает тему и идет в ней до конца. Понятно, что аудиторию может отпугивать тот радикализм, с которым он работает, но он крутой. Как Балабанов, который тоже мне очень нравится. Ничего сильнее «Про уродов и людей» я еще не видел.
— На ваш взгляд, могут ли меры, предлагаемые государством, помочь российскому кино? Я имею в виду именно прокатную политику министерства культуры, которое предлагает двигать даты зарубежных релизов для российских фильмов, пытается договориться с кинотеатрами о доле отечественного кино.
— Все очень просто: мы бы никогда не узнали, какой на самом деле боксер Кличко, если бы он не дрался с Ленноксом Льюисом. Чем сильнее твой конкурент, тем понятнее, чего ты стоишь на самом деле. Если бы боксер Кличко дрался с гопотой, мы бы не называли его великим боксером. То же самое с российским кино, мы можем сейчас ему подсовывать плохих соперников, ослаблять их, травить, делать скользким ринг, мешать, но мы тогда не узнаем, чего мы стоим.
— Год российского кино как-то поможет индустрии?
— Думаю, да, если увеличится финансирование киновузов и появится возможность субсидировать строительство новых кинотеатров. Сейчас вроде начинает работать эта программа. Если все-таки поддержат кинотеатры, будет очень круто. Я сам родом из города Сарова с населением 80 тысяч человек, и в детстве именно в местном кинотеатре я смотрел «Кин-дза-дза!», «Утомленные солнцем», «Унесенные ветром» и многие другие фильмы. В городе тогда было пять экранов, а сейчас, насколько я знаю, он там один. Естественно, там минимальное количество релизов, и если там появятся хотя бы еще один или два кинозала, это даст возможность большему количеству фильмов доходить до зрителей.
— Сейчас телевидение активно привлекает молодых режиссеров для создания сериалов. Вам еще не поступали такие предложения? И нет ли желания сделать сериал?
— Предложения не поступали, но мне бы очень хотелось снять сериал. Я бы хотел, если честно, снять драму, не без юмора, не без шуток, но драматическую историю, происходящую в провинции. У меня есть две истории, которые пока не пересекаются, но я понимаю, что они происходят в едином пространстве небольшого провинциального города. Не знаю, может быть, это все закончится кино. Я специально ограничиваю горизонт планирования выходом «Самого лучшего дня» в прокат, чтобы потом понять, что делать дальше.
Оставить комментарий