Третьяковская галерея представила экспозицию «Пять измерений», посвященную отечественной скульптуре постсоветского периода. Проект, организованный совместно с Объединением московских скульпторов, включает 124 работы — внушительное собрание. Впрочем, панорама стилей тем и кажется слишком пестрой, чтобы дать убедительный ответ на вопрос: что же представляет собой современное пластическое искусство?
Экспозиция, расположившаяся на двух этажах Новой Третьяковки, включает произведения не только из разных материалов, но и в разных жанрах. Помимо собственно трехмерных объектов — скульптур — здесь представлены эскизы, рельефы (выпуклые изображения на плоскости) и даже видеоарт.
Столь же широк и стилевой диапазон: аллюзии на Джакометти в исполнении Бориса Черствого соседствуют с абстрактно-кубическими коллажами Валентины Апухтиной, а концептуальные инсталляции Леонида Баранова — с наивно-реалистическими ростовыми монументами Сергея Мильченко и Владимира Соскиева.
Чтобы хоть как-то унять эстетическую разноголосицу, кураторы предприняли попытку скрепить экспозицию тематически. Один из сквозных мотивов — религия. Так, экспрессивная бронзовая «Чаша скорби» Геннадия Красношлыкова, представляющая собой голову на блюде-чаше, отсылает к двум евангельским сюжетам: гибели Иоанна Крестителя и молению Иисуса в Гефсиманском саду. А рельеф Александра Смирнова-Панфилова «Троица» вступает в диалог с великой иконой Андрея Рублева: над тремя мраморными сосудами на деревянной панели нависают гранитные ножи, символизирующие жертвенность.
Религиозная линия продолжена гипсовыми работами Виктора Корнеева «Адам» и «Ева». Вдохновленные шедеврами Античности и Возрождения, они выглядят как археологические находки, которых не пощадило время. А уже на выходе с экспозиции зрителя встречает «Ангел-хранитель» Сергея Мильченко: нарочито наивное ростовое изображение мальчика со сложенными крыльями за спиной вызывает ассоциацию с пермской деревянной скульптурой, да и выполнено из того же материала.
Еще один лейтмотив проекта — портреты русских поэтов. Самая крупная работа изображает Александра Пушкина верхом на телеге, запряженной быками. В качестве материала для фигур Владимир Соскиев использовал натуральный войлок. Далее нас встречают карикатурный плоский профиль бегущего Даниила Хармса (автор — Александр Цигаль) и бронзовый Осип Мандельштам на руках у супруги Нади. И здесь — опять религиозная аллюзия: трагическая композиция руки Льва Матюшина явно перекликается с Pieta — оплакиванием Христа.
Путешествие зрителя по истории отечественной литературы заканчивается символически — у ног огромного картонного Дмитрия Пригова, расписанного строками его произведений. Концептуалисту наверняка понравилась бы интерпретация Елены Мунц — яркая, ироничная и хрупкая, как само его творчество, «растворенное» в перформансах и недолговечных инсталляциях.
Диалог с традицией, точнее бесконечным разнообразием традиций — художественных, религиозных, философских, — ключевое качество работ. И в этом, пожалуй, консерватизм выставки: скульпторы выступают не революционерами или ниспровергателями основ, а прилежными последователями существовавших ранее течений. Но именно такой подход, лишенный провокаций, показного новаторства и попытки эксплуатации злободневных тем, создает условия для пластического осмысления прошлого страны и ее культурного фундамента.
Оставить комментарий